Напарники

Сперва удача будто с цепи сорвалась и поперла напролом, без спотычек и прыжков в стороны. Поклевки следовали одна за другой – за какой-то час с небольшим молочно-туманной утренней зорьки в садке уже тесно ворочались десятка три солидных, в полторы-две ладошки, золотистых карасей. Короче, рыба перла на крючок, будто мужики с бодуна в пивной ларек, норовя поскорей добраться до вожделенной, сдобренной конопляным маслицем насадки.
И вот в неуловимый миг все как отрезало! Поплавок приклеился к зеркалу воды намертво, словно и не скакал только что от потяжек плотно севших на крючок карасей. Текли в “нети” минуты бесценного рассветного времени, адреналин бурлил во всех предназначенных для него уголках и закоулках организма, а клева не было. Хоть бы какая мизерная селявка-верхоплавка либо ротанишко завалященький дернули поплавок – душу мятущуюся, так сказать, согрели. Тщетно!

Антон Андреевич, по местным понятиям олигарх, по жизни – сорокалетний серьезный мужчина интеллигентной наружности, доктор технических наук, владелец и генеральный директор коммерческой проектной фирмы, принялся суетиться, перебрасывать снасть с места на место, словно пацан с ежиком в заднице или неимущий алкоголик, от улова коего зависело ближайшее будущее: продаст рыбку на похмелку или “прокатится на шарабане”.

В конце концов Антона Андреевича постиг закономерный для рыболова-любителя облом: запузырил он свою навороченную снасть со всей дури в осоку! Да так крепко запузырил, что обрыв поводка с поплавком из гипотезы превратился в досадную реальность. После очередного резкого рывка леска свистнула подобно гитарной струне, удилище, согнутое чуть ли не в колесо, выстрелило на распрямление и Антон Андреевич вполне благополучно и от того еще более обидно приземлился мимо складного стульчика в глинистую жирную грязь.

– Вам бы, дядечка, не так надо. Поторопились…

От неожиданности Антон Андреевич подскочил, будто шершнем ужаленный, поскользнулся на глине и раскорячился в совсем уж неприличной и унизительной для него позе, то бишь, как говорят в народе, встал “на четыре кости”. Поднял мутные от злости глаза, увидел перед собой стоптанные кроссовки, чуть прикрытые обтерханными джинсами. Дальнейший обзор затруднялся в силу раскоряченного состояния Антона Андреевича. Судя по тембру, голос принадлежал мальчишке лет десяти-двенадцати. Ну что за непруха! Яйца курицу учить собираются…

– Не так, говоришь, надо. А как?

– А надо было, дядечка, снять леску с катушки, потом привязать ее на палочку, затем не спеша и без рывков наматывать, как на ворот или лебедку. Вы же дергали удочку, а она пружинит, загоняя крючок все глубже и глубже в лист или стебель тростника. Потому и обрыв у вас случился.

– Откуда ты такой умный взялся? – сумел наконец-то встать на ноги Антон Андреевич.

И узрел перед собой довольно-таки несуразное создание. Щупленький мальчонка с непомерно длинными, до колен, руками и крупной, стриженной “под ноль” головой. Прямо сказать, не красавец. Скорее, наоборот. Высокий лоб, огромные, глубоко посаженные карие глаза, поджатые в ниточку тонкие губы и крохотный, почти неприметный подбородок. Треугольное, в общем, лицо, производящее отталкивающе-притягательное впечатление. В глазах отрешенность, навевающая тоску и какую-то неосознанную тревогу.

– Нет, дядечка. Я вовсе не умный. Я психохроник. А взялся я из детского дурдома вон за той горушкой, – кивнул головой через правое плечо мальчишка.

Антон Андреевич непонимающе уставился на паренька, затем перевел взгляд на собственные безобразно грязные штаны, изгвазданные по локоть рукава ветровки, на пижонистую панамку под ногами, приобретенную в Соединенных Штатах и безнадежно испорченную въедливой глиной. И запсиховал.

– Вот и вали в свой дурдом, покуда по шее не огреб! Галопом давай вали! Инструктор нашелся, мастер-класс, блин…

Мальчишку словно хлыстом огрели вдоль позвоночника. Он втянул свою непомерно огромную голову с сократовским лбом в узенькие плечи, безысходно вздохнул с протяжным всхлипом, повернулся спиной к обидчику и, косолапя, загребая кроссовками траву, пошел к холму, за которым прятался его казенный дом.

А у Антона Андреевича снова пошла масть. Он заменил оснастку и принялся тягать с малого заброса внушительную, граммов по триста-четыреста, серебристую плотву. Обрывки мыслей, возникающих время от времени в голове, были благостными, совершенно легкими, невесомыми. Как возникали, так и улетучивались бесследно, оставляя в душе лишь звенящий щекоток наслаждения природой и вернувшейся рыбацкой удачей.

Мелькнула мыслишка насчет работы. Готовился к сдаче клиенту очень выгодный проект – надо было позвонить в офис, поинтересоваться, как там идут дела, но и эта мыслишка, канула “в нети”. А парнишка-то не глупый! Ишь ты, совет какой дал: на палочку, как на лебедку, леску наматывать. Действительно, плавное поступательное движение могло бы спасти и поводок, и поплавок.

И вдруг саднящая, занозистая боль кольнула в сердце. Скотина, козел безрогий! Кого обидел? Убогого! И за что? За добрый совет… Вот так, в голос, Антон Андреевич еще ни разу себя не ругал, но легче от этой самокритики не стало. Рыбалка во мгновенье ока была испорчена напрочь…

Не удалось развеяться и на работе. Весь день прочикался Антон Андреевич из угла в угол, искурил три пачки сигарет, выглушил бутылку коньяка, чего за ним, практически непьющим, ранее никогда не водилось. В довершение душевного раздрая велел ошарашенному бухгалтеру повысить вдвое зарплату чудаковатому уборщику Семену Летягину, которого еще намедни собирался уволить за несоответствие.

Ночь тоже не принесла облегчения. Заноза из сердца переселилась в мозг и, хоть убейся, не желала оттуда выдавливаться. Пришлось будить жену и признаваться ей в содеянном грехе. Леля – потрясающе добрый и сострадательный человечек, хоть и моложе своего благоверного на семнадцать с гаком лет, – постаралась разложить по полочкам все аспекты совершенного мужем поступка. В конечном итоге вспомнила нечто подобное, сотворенное ею самой в детстве, и расплакалась от жалости к мужу, себе и незнакомому мальчишке из психоневрологического интерната. Короче, подлила масла в огонь. И натолкнула Антона Андреевича на первую в означенном промежутке бытия здравую мысль.

В четыре утра Антон Андреевич вызвонил своего давнего приятеля, владельца магазина рыболовных принадлежностей, и накупил всяких снастей – этой мужской бижутерии – аж на пятьдесят тысяч рублей! Загрузил в багажник джипа, сел за руль сам, дабы не тревожить водителя, и поехал на речку. На то самое место!

Клев выдался ровным, приятным, на четверочку с плюсом. Можно было оценить бы и твердой пятеркой, но Антон Андреевич часто оглядывался в сторону холма, теша себя надеждой, что из березовой рощицы на его склоне вот-вот появится вчерашний мальчишка, а потому и пропускал отдельные солидные потяжки и притапливания.

И парнишка появился. Суховатая фигурка с непомерно крупной головой возникла в поле зрения неожиданно, как чертик из табакерки. Была в далеком Антоновом детстве такая игрушка. Кнопочку на боковой стенке нажмешь, крышечка откинется – и выскакивает из табакерки веселый пружинистый чертик. От прабабушки игрушка досталась…

Парнишка уселся на поваленное деревце вдали от Антона Андреевича и с неподдельным интересом принялся наблюдать за поплавком, вздрагивая всем телом при малейшей поклевке. Вытаскивая очередную рыбешку, Антон Андреевич краем глаза примечал азарт, радость, непроизвольные жесты мальчишки, повторяющие в точности его собственные. Комично, в общем, будто в зеркале.

– Эй, парень! Доброе утро! Подгребай поближе!

– Доброе и вам утро, дядечка! А ругаться не будете?

– Прости, браток! Не буду! – Антон Андреевич приложил палец к губам: потише, мол, рыбу распугаешь.

– Давай знакомиться, – протянул он руку мальчишке, – меня Антоном Андреевичем зовут, а тебя?

– А меня, дядечка Антон Андреевич, Колькой кличут. А отчество мне не положено, поскольку я безотцовщина и дурак. Правда, мирный дурак. Поэтому доктор Владимир Яковлевич, наш психиатр, разрешает мне ходить на речку.

– А удочка у тебя есть?

– Нету, дядечка. Обеспечиваемым не положено.

Антон Андреевич проглотил шершавый комок, взявшийся незнамо откуда и царапнувший горло так, что на глаза навернулись слезы, и произнес:

– Пойдем к машине!

От увиденного мальчонка буквально потерял дар речи. Боясь прикоснуться к чему-либо, он жалобно взглянул на Антона Андреевича и сжался подобно побитому бездомному щенку.

– Владей! Все твое, – Антон Андреевич поспешно отвернулся и пошел к оставленной без пригляда удочке, на ходу украдкой утирая намокшие глаза.

Николай тем временем оснастил новехонькую шестиметровку, по легкости чуть тяжелее пушинки, воткнул в кембрик огруженный поплавок, воспользовался приготовленной старшим напарником насадкой и принялся с завидной удачливостью облавливать благодетеля. Оба были счастливы…

От автора. Антон Андреевич посетил главного врача-психиатра Владимира Яковлевича. Беседовали они полдня и пришли к выводу, что Николай вполне способен адаптироваться в нормальном обществе, понеже обладает математическим складом ума и логическим мышлением. Вот я и думаю, возьмись психиатрия лечить всех ненормальных, с точки зрения благополучного обывателя и потребителя, людей, мы бы, как пить дать, лишились Леонардо да Винчи, Эйнштейна, Николы Теслы и иже с ними. Запросто лишились бы прогресса и миропонимания.

И еще. У этой истории обязательно должно быть продолжение, ибо Антон Андреевич решил взять шефство над своим напарником Николаем и над всем детским психоневрологическим интернатом.

Владимир Кочерженко, г. Тульская обл.